От автора

Переходность глаголов — ещё один камень преткновения. В словаре Е. А. Бокарёва часто один и тот же глагол обозначается и как переходный, и как непереходный. Такая традиция восходит ещё к PV, в котором немало глаголов имеет помету X, обозначающую их употребление как переходных и непереходных одновременно. Однако подобное употребление расходится с рекомендацией Л. Заменгофа, согласно которой глагол в одном значении не может быть одновременно и переходным, и непереходным (глаголы, подобные глаголу helpi, допускающему равноценные варианты helpi iun = helpi al iu со строго грамматической точки зрения всё равно являются только переходными). Уже согласно PIV один и тот же глагол может быть переходным и непереходным только в разных своих значениях (типичный пример — глагол fumi). Этот принцип переняли и мы. Однако дело осложняется тем, что группа переходных глаголов типа вышеупомянутого helpi проявляет тенденцию к росту за счёт некоторых глаголов, ранее считавшихся непереходными. Например, если в PIV глаголы ĉeesti и partopreni обозначены как непереходные, то NPIV допускает их употребление как переходных. В подобных случаях мы старались ориентировать читателя на современное словоупотребление, по возможности давая необходимые пояснения. Прежде всего сказанное касается глаголов, образованных с помощью большинства предложных приставок от глаголов направленного движения. Вопрос о переходности таких приставочных глаголов разные словари решают по-разному и очень произвольно. Например, глаголы aliri, antaŭveni, ĉirkaŭiri, enfali, enflugi, postkuri, preterpasi, suriri, surveturi, traflui, transkuri и др. иногда подобно исходным бесприставочным глаголам помечаются как непереходные, а иногда как переходные (о причине этого колебания см. прим. 6 к статье -n). Причём разнобой встречается даже в рамках одного словаря, как это имеет место в PIV. В NPIV некоторые такие глаголы, считавшиеся в PIV непереходными, получили помету переходности, но большинство вообще не имеет соответствующей пометы. Ради унификации мы почти все такие глаголы пометили как переходные, хотя мы ясно осознаём неоднозначность этого решения. Тем более, что глаголы направленного движения без приставки и с непредложными приставками ek- и for- сохранили у нас традиционную помету vn, хотя фразы типа (ek)iri sian ĉambron и (for)veturi Moskvon при желании можно трактовать как признак переходности. В связи с этим очень показательна оговорка principe к помете ntr у глагола iri в NPIV. Возможно, для таких глаголов целесообразно было бы ввести какую-то особую помету или по модели NPIV (к сожалению, применяемой там непоследовательно) вообще не использовать для них помет переходности-непереходности. Но и этот вариант, на наш взгляд, не является идеальным, поскольку не вполне соответствует традициям эсперантской и русской лексикографии. Поэтому в нашем словаре не имеют соответствующих помет только явно переходные глаголы с суффиксами -ig-, -iz- и явно непереходные глаголы с суффиксом -iĝ-. Наше понимание переходности не совпадало с таковым в (N)PIV и в ряде других случаев. Например, в этом словаре глаголы, образованные от названий музыкальных инструментов, трактуются как непереходные: fluti «играть на флейте», violoni «играть на скрипке», kariljoni «играть на карийоне» и т. п. Мы же полагаем, что вполне допустимо употребление подобных глаголов как переходных: fluti ion malĝojan «играть на флейте что-то грустное», violoni belan melodion «играть на скрипке красивую мелодию» и т. п. Однако мы не посчитали себя столь авторитетными, чтобы отражать в предлагаемом вам словаре собственное мнение по этому вопросу. Справедливости ради надо сказать, что проблема правильного употребления глаголов с точки зрения их переходности или непереходности весьма актуальна и в национальных языках.

Ещё большие неприятности доставила нечёткость некоторых формулировок в (N)PIV. Например, форма brunulo расшифровывается там как homo bruna. Но к кому относится это определение: к человеку с коричневыми волосами (= brunharulo) или к человеку с коричневой кожей (= brunhaŭtulo)? Мы рискнули предположить, что и к тому, и к другому. Особенно остро эта проблема встала при определении значений образованных глаголов. Например, глагол sukeri в (N)PIV определяется как dolĉigi per sukero, т. е. «подсахарить, подсластить». Но включает ли этот глагол также и значение «посыпать сахаром» (= surŝuti per sukero)? По-видимому, включает, но абсолютной гарантии мы дать не можем.

Весьма неудачным решением мы посчитали перевод подавляющего большинства эсперантских глаголов в первой редакции эсперанто-русского словаря Е. А. Бокарёва русскими глаголами несовершенного вида (что обусловлено традицией отечественной лексикографии, но очень часто не соответствует реальному употреблению того или иного глагола в эсперанто). И мы, безусловно, приветствуем идею авторов второй редакции этого словаря переводить эсперантские результативные глаголы (verboj de rezulto) в совершенном виде, а продолжительные (длительные, нерезультативные) глаголы (verboj de daŭro) — в несовершенном виде. К сожалению, и во второй редакции «бокарёвского» словаря, и у нас этот принцип не всегда проводится последовательно. Тем более, что кроме этих двух групп глаголов существует ещё и третья — продолжительно-результативные глаголы (verboj de daŭro kaj rezulto), для которых годятся оба варианта перевода. В дальнейшем этот вопрос должен быть проработан более детально.

Важной специфической чертой эсперантской лексикографии является отражение в словарной статье грамматической природы корня. Идея грамматического различия эсперантских корней была выдвинута известным французским философом и эсперантистом Эмилем Буараком и получила окончательный вид в работах швейцарского математика и интерлингвиста Рене де Соссюра. Согласно данной концепции, лёгшей в основу эсперантского словообразования, сами корни в этом языке принадлежат к определённым грамматическим классам: существительных (субстантивные корни), прилагательных (адъективные корни), глаголов (вербальные корни). И именно грамматическая природа корня определяет необходимость употребления того или иного суффикса при словообразовании, что нашло отражение в так называемых принципах необходимости и достаточности. То окончание, которое в словарной статье стоит первым, т. е. непосредственно после корня, и характеризует его грамматическую принадлежность. Так, из нахождения на первом месте в словарной статье форм hom||o, libr||o, bel||a, grand||a, vid||i, kur||i следует, что корни hom- и libr- являются субстантивными, bel- и grand- адъективными, а vid- и kur- — вербальными. Корни необразованных, т. е. состоящих из одного корня, наречий по определению являются адвербальными и относятся к классу наречий; в словарях они обычно имеют специальную помету (у нас³ — adv). Сложность заключается в том, что в некоторых случаях грамматическая сущность корня не так очевидна, как в приведённых примерах. Поэтому разные словари могут относить один и тот же корень к разным классам. Например, PV в словарных статьях в качестве заглавных слов (вокабул) приводит aspekt/i, cel/i, flor/o, gut/o, imperfekt/o, PIV — aspekt/o, cel/i, flor/i, gut/i, imperfekt/a, а NPIV — aspekt/i, cel/o, flor/o, gut/o, imperfekt/o. К большому сожалению, по не зависящим от нас причинам наш словарь не всегда отражает современную трактовку корней в плане их принадлежности к грамматическим классам.

³ Некоторые источники, напр. NPIV, относят эти слова не к наречиям, а к частицам и «обстоятельственным морфемам» (cirkonstancaj morfemoj).